Органичная архитектура. Фрэнк Ллойд Райт
“Мастера архитектуры об архитектуре”, Москва, 1972 г.
Из книги “Будущее архитектуры”
В чем разница между терминами «органичная архитектура» и «современная архитектура»?
Между этими терминами большая разница. Потому что современная архитектура — это вообще все то, что строится сегодня, но органичная архитектура — это архитектура «изнутри наружу», в которой идеалом является целостность. Мы не употребляем слово «organic» в смысле «принадлежащий к растительному или животному миру».
«Органичное» — значит существенное, внутренне, присущее чему-либо, целостность в философском смысле, где целое так относится к части, как часть к целому, и где природа материалов, природа назначения, природа всего осуществляемого становится ясной, выступая как необходимость. Из этой природы следует, какой характер в данных конкретных условиях может придать зданию подлинный художник.
Итак, имея все это в виду, из чего я стараюсь исходить, проектируя жилой дом?
Прежде всего из типа семьи, для которой этот дом проектируется, что не всегда легко и не всегда бывает успешным, но обычно удается. Мы стараемся также воплотить в этом здании ощущение единства с окружением, сделать дом частью участка, на котором он строится. Если усилия архитектора в этом направлении оказываются успешными, вы не сумеете представить себе этот дом где-либо в другом месте, а не как раз там, где он находится. Он становится неотделимой частью своего окружения. Он украшает свое окружение, а не обезображивает его.
Удачным примером взаимного согласования участка и дома является дом Кауфмана. Там был сплошной высокий скалистый выступ, возвышавшийся рядом с водопадом в виде консоли, закрепленной в прибрежной скале. Дом над водопадом в Беар-Ране был первым, в котором я овладел железобетоном как средством строительства. Внешние формы этого дома ясно говорят, как и из чего он построен. Кроме того, конечно, учитывалась любовь мистера Кауфмана к этому красивому месту. Он любил это место, где потом был построен дом, и ему нравилось слушать шум водопада. Таким образом, все это стало доминирующим мотивом композиции сооружения. Мне кажется, когда смотришь на изображение этого дома, слышен шум водопада. По крайней мере, дом находится там и хорошо уживается с окружением, которому он не враждебен. […]
Когда в 1893 году я начинал свою самостоятельную работу в области архитектуры и строил свои первые дома, которые порой без всякого смысла называют «Новой школой Среднего Запада» (все, что ни делается в этой суетливой стране, немедленно получает рекламный ярлык), единственный пусть упрощения ужасающей моды в строительстве заключался в том, чтобы создать лучший замысел и осуществить его. […]
[…] Приняв за масштаб человеческую фигуру, я уменьшил высоту всего дома, сделал ее соответствующей высоте человеческого роста; не веря в другой масштаб, кроме человеческого, я, введя его в восприятие пространственности, распластал массу здания. Говорили, что если бы я был сантиметров на десять выше ростом, мои дома имели бы совсем другие пропорции. Может быть.
Стены дома начинались теперь от земли; они были поставлены на бетонную или каменную горизонтальную площадку, нечто вроде низкой платформы, на которой стояло здание. Стены заканчивались на уровне подоконников второго этажа, а над ними, под широкими свесами крыши, имеющей небольшой уклон, шли ряды непрерывных окон, через которые внутренние помещения раскрывались к внешнему пространству. Таким образом, стены стали ширмами, окружающими внутреннее пространство.
Поскольку климат представляет собой неистовые колебания жары и холода, сырости и засушья, темноты и ослепительного света, я придал целому широкую крышу — кров, защиту, вернувшись к первоначальному назначению «карниза». Нижние поверхности выступов крыши были плоскими и окрашенными в светлый цвет, чтобы создавать в этом месте сияние рассеянного света, который делал верхние комнаты не сумрачными, а очаровательными. Свесы крыши имели двойную ценность, служа с одной стороны, кровом и защитой стен дома, с другой — средством освещения помещений второго этажа рассеянным и отраженным светом, который проходил сквозь «прозрачные ширмы», занявшие место глухих стен.
К тому времени дом для меня стал в первую очередь внутренним пространством, находящимся под чудесным кровом. Мне нравилось выражение крова во «внешнем виде» здания. Думаю, что я достиг его. Затем я взялся за пестроту материалов стен старых домов с целью устранить разноголосицу и разнобой и ввести один материал в единую плоскость от отмостки до свеса кровли или до уровня подоконников второго этажа, в виде простой ограждающей ширмы или в виде ленты, идущей вокруг здания над окнами и переходящей в потолок, дойдя до уровня карнизов. Эта ленточная ширма делалась из того же материала, что и нижняя сторона свесов кровли (то, что архитекторы называют софитом).
Плоскости в здании, параллельные земле, подчеркивались, чтобы связать целое с землей. Иногда удавалось делать наружную стену под лентой окон второго этажа, от уровня подоконников второго этажа до самой земли, в виде тяжелой «панели» — красивой каменной кладки, которая покоилась на бетонной или каменной платформе, лежащей на фундаментах. Мне нравилась каменная панель, и я делал, если заказчик мог себе это позволить. […]
Все, что я сейчас описал, относится к внешности здания и было главным образом сдествием того, что делалось внутри его. Жилища того периода делали «расчлененными», преднамеренно, с мрачной решимостью, которая сопровождает всякий процесс расчленения, доводя его до конца. «Интерьеры» состояли из коробок, помещенных в коробках или рядом с другими коробками; их называли комнатами. Коробки внутри усложненной коробки. Каждая «функция» жилья была распределена по коробкам.
Я не виде смысла в этой связанности, этой клеточной ограниченности, вызывавшей у наших предков ассоциации с камерами заключения или, в лучшем случае, с уютом спален на верхнем этаже, которые, по-видимому, были вполне хороши в качестве «спальных коробок». И я сделал весь первый этаж в виде одной комнаты, выделив кухню, как лабораторию.
Большая комната подразделена на части, имеющие различные назначения, например, для еды и чтения или приема посетителей.
В это время не было подобных планировок. Исчезли бесконечные двери и перегородки. Дом стал более свободным как «пространство» и стал более подходящим для жизни в нем. Начала появляться пространственность внутренних помещений. […]
Основными принципами моей работы были следующие:
Первый принцип органичной архитектуры
Уменьшать до минимума число необходимых частей здания и число отдельных комнат в доме, образуя целое как замкнутое пространство, подразделенное таким образом, чтобы целое было пронизано воздухом и свободно просматривалось, давая ощущение единства.
Второй принцип
Связывать здание, как целое, с его участком путем придания ему горизонтальной протяженности и подчеркивания плоскостей, параллельных земле, но не занимать зданием лучшей части участка, оставляя, таким образом, эту лучшую часть для пользования ею, для функций, связанных с жизнью дома; она является продолжением горизонтальных плоскостей дома, выходящих за его пределы.
Третий принцип
Не делать комнату коробкой, а дом — другой коробкой, для чего превращать стены в ширмы, ограждающие пространство; потолки, полы и ограждающие ширмы должны переливаться друг в друга, образуя одно общее ограждение пространства, имеющего минимум подразделений. Делать все пропорции дома более приближающимися к человеческим, конструктивное решение — с наименьшим расходом объема и наиболее соответствующее примененным материалам, а целое, таким образом, — наиболее подходящим для жизни в нем. Применять прямые линии и обтекаемые формы.
Четвертый принцип
Извлечь основание дома, содержащее в себе негигиеничный подвал, из земли, поместить его полностью над землей, превратив его в низкий цоколь для жилой части дома, сделав фундамент в виде низкой каменной платформы, на которой должен стоять дом.
Пятый принцип
Все необходимые проемы, ведущие «наружу» или «внутрь», привести в соответствие с человеческими пропорциями и размещать их в схеме всего здания естественно — то ли в единичном виде, то ли группами. Обычно они выступают в виде «прозрачных ширм» вместо стен, потому что вся так называемая «архитектура» дома выражается главным образом в том, как эти проемы в стенах группируются по помещениям в качестве ограждающих ширм. Внутреннее помещение как таковое теперь приобретает существенное архитектурное выражение, и не должно быть отверстий, прорезаемых в стенах, подобно дыркам, вырезаемым в стенах коробки. Дырявить стены — это насилие.
Шестой принцип
Исключить комбинирование различных материалов и, по мере возможности, стремиться к применению одного материала в постройке; не применять украшений, не вытекающих из природы материала, чтобы здание яснее выражало собою место, в котором живут, и чтобы общий характер здания четко свидетельствовал об этом. Прямые линии и геометрические формы соответствуют работе машины в строительстве, так что и интерьер естественно принимает характер продукта машинного производства.
Седьмой принцип
Совмещать отопление, освещение, водоснабжение со строительными конструкциями так, чтобы эти системы стали составной частью самого здания. Элементы оборудования при этом приобретают архитектурное качество: здесь также проявляется развитие идеала органичной архитектуры.
Восьмой принцип
Совмещать с элементами здания, насколько это возможно, предметы обстановки, как элементы органичной архитектуры, делая их едиными со зданием и придавая им простые формы, соответствующие работе машины. Снова прямее линии и прямоугольные формы.
Девятый принцип
Исключить работу декоратора. Если он не привлечет на помощь «стили», то уж обязательно будет применять завитушки и цветочки.
Это все было рационально — в такой мере, какой достигло развитие мысли органичной архитектуры. Конкретные формы, которые давало чувство на основе этой мысли, могли быть только индивидуальными. В то время не было решительно ничего, что могло бы служить пособием для их развития. Они представлялись наиболее естественными из всего, что могло быть в мире, и вырастали из условий времени. Чего бы они ни стоили в конечном счете, это было то, чего они действительно стоили.
Простота была основной проблемой в период тех ранних исканий, и я вскоре убедился в том, что органичная простота обладает возможностями подлинной взаимосвязи, а красота, которую я почувствовал, соответствует выражению этой взаимосвязи. Убожество — это еще не простота. […]
У меня возникла мысль о том, что плоскости здания, параллельные земной поверхности, отождествляются с землей, делают здания принадлежащими земле. Возникла мысль о том, что дом в этой равнинной местности должен начинаться на земле, а не в ней, как это имеет место, когда строятся сырые подвалы. И возникла мысль о том, что дом должен выглядеть начинающимся из земли, вследствие чего делалась выступающая полоса основания вокруг дома в виде платформы, на которой стоит дом. А мысль о том, что кров должен быть существенной чертой жилища, вызвала к жизни широкую крышу с большим свесом кровли: я видел здание прежде всего не как пещеру, а как кров на открытом месте.
Свободная планировка и исключение бесполезной высоты в новом жилище сделали чудо. Ощущение надлежащей свободы совершенно изменило его вид. Целое стадо более подходящим для человеческого проживания и более естественным для своего места. Появилось совершенно новое чувство ценности пространства в архитектуре. Оно теперь вошло в архитектуру современного мира. Так и должно быть. Здесь и там в зданиях проявляется новое чувство покоя, выражающееся в спокойной обтекаемости, подобную которой мы теперь видим в пароходах, самолетах и автомобилях. «Век» нашел себя. […]
Если форма действительно следует функции (что подтверждается конкретным принципом пластичности как непрерывности), то нужно совершенно отбросить прочь то, что насильственно навязывается стоечно-балочной системой. Чтобы не было никаких балок, никаких клон, никаких карнизов и прочих деталей. Никаких пилястров и антаблементов. Вместе двух вещей одна вещь. Пусть стены, потолки, полы станут частями друг друга. Переливающимися одна в другую, дающими или получающими во всем этом непрерывность при устранении любой прикомпонованной детали, при устранении вообще каких бы то ни было приложений или наложений деталей. […]
Я стремился применить «непрерывность» в практике. Но для устранения «стойки и балки» как таковых я не мог получить помощи от инженера. Инженеры в своих расчетах по привычке все сводили к стойке и прогону, и только после этого могли рассчитать что-либо и сказать, где что должно быть и сколько. Инженер не встречался раньше со стенами, которые были частью полов и потолков, с которые дали бы ему возможность произвести расчет такой непрерывности. Новыми были плиты, жестко закрепленные в опорах и консольно выступающие за их пределы, чтобы дать плоскости, параллельные земле, ставшие теперь необходимыми для развития выразительности третьего измерения.
Но вскоре инженер овладел непрерывностью и выступающими плитами. Консоль стала новым средством в архитектуре. Примененная в «Импереал»-отеле в Токио, она была одним из средств, обеспечивших сохранность этого сооружении при ужасном землетрясении. После этой демонстрации разумности принципа в строительство вошла не только эстетика, но и вошли также новые возможности достижения экономичной устойчивости, доказавшей обоснованность эстетики. […]
Уже было сказано, что «форма следует функции». Это знает и доказывает нам биология. Но естествоиспытатель не может истолковать слово «organic» в его применении к архитектуре. И оно не станет ясным до тех пор, пока мы не уточним этот афоризм, ставший догмой, и не скажем: форма и функция едины — так это звучит для архитектуры.
Это абстрактное выражение — «форма и функция едины» — является стержнем архитектуры — органичной архитектуры. Оно направляет наши действия по единому пути с природой и дает нам возможность сознательно работать. […]
«Форма и функция едины» — эта мысль должна все время быть в уме архитектора, определяющего свое отношение ко всему, что находится в поле его зрения. […]
Форма и функция начинаются в единстве, следовательно, назначение и композиция здания становятся едины. Они интегральны, составляя одно целое. Одним словом, вековечный тезис, который в обновленном виде, мы называем законоположением органичной архитектуры. Этот новый интегральный целостный подход — «изнутри наружу» — ныне для всех очевиден, как указывающий направление работы и возможности современного архитектора. «От земли к свету» — и в этом возможности.
Природа материалов открывает тоже возможности для архитектора и в неменьшей мере, ограничения для него. Все эти возможности являются в то же время и ограничениями, но они — условия успеха. Человеческая природа — также один из этих материалов, которому служит здание и который служит зданию.
Мы должны строить, имея в виду назначение здания или мотивы строительства. Если мы идем от общего к частному (как это следует делать при соблюдении принципа «изнутри наружу»), то что прежде всего принимается в соображение?
Земля, не правда ли? Прежде всего — природа участка, свойства почвы, климат. Далее — какими материалами мы располагаем в конкретных обстоятельствах (в том числе деньгами) и с помощью которых мы должны строить? Дерево, камень, кирпич или искусственные материалы? Далее, какой вид труда или технологии производства, имеется в нашем распоряжении и рекомендуется в данных обстоятельствах? Ручной, механизированный или оба? Бригада строителей или завод — или то и другое? Так мы и приступаем к делу, всегда в соответствии с конкретными обстоятельствами, всегда имея в виду внутреннюю природу вещей, вырабатывая в своем воображении внешнюю форму которая была бы содержательна.
Здесь начинается мыслительный процесс, с помощью которого, чтобы построить органичное здание, должным образом используются данные науки. Но все же пока еще не хватает самого желательного и ценного элемента творчества. Он также имеет первостепенное значение. Мы называем его «вдохновением». Он кажется нам чем-то мистическим. Но законченный вид сооружения в целом, как результату творческого процесса, придают: следование правилу «изнутри наружу» и квалификационный отбор. «Творчеством» является придание жизни целому, и только это. Мы имеем в виду структуру этой жизни, когда говорим об органичности или о том, что форма и содержание едины.
Живая архитектура. Как уже было сказано, такая архитектура является и, само собою разумеется, должна являться выражением социальной жизни. Такая архитектура является новой целостностью в наше время. Она вступает в извращенный мир, где капитал выше труда, где индивидуальные качества личности калечатся под гнетом власти денег.
Другие тексты Райта:
Из книги “Будущее архитектуры”:
- Определения
- Искусство архитектуры
- История архитектуры
- Органичная архитектура
- Пространство
- Архитектура и техника
- Город
Чем является стиль для архитектора
Статья опубликована в журнале “Architectural Record”, 1928 г., февраль, Перевод М.Д. Канчели
Скульптура и живопись
Фрагмент, опубликован в журнале “Architectural Forum”, 1938г., январь. Перевод М.Д. Канчели
Пластичность
Из книги “The Natural House”, N-Y., 1956 г. Перевод М.Д. Канчели